Вот что такое опыт на войне. Ну, хотя бы сажали нас по двум, молодого и старого, а то я ещё ничего не кумекаю, кто там рядом сидит - не знаешь и он тебя не знает. В общем, стемнело. Смотрим, несут нам банки консервные, ржавые, кухня подъезжает – идите в кухню. Он в котелок влил, а там вода одна, и та не соленая. Вот так кормили. Хлеба дали булку на десятерых, ну что, по пяльчику отрезали и все. А потом начали жито привозить. Дадут котелок жита – и это на три дня. Сидишь, делать нечего, щелкаешь, зубы были, а кто старый, зуб не было, тот глядит, а душа есть хочет... О, не дай Бог!
Пробыли мы тут, пока просохло, уже пооборвались, одевать нечего. Приносят лопаты-шахтерки, поотмеряли по восемь шагов и чтоб до утра выкопал метр шестьдесят глубины, восемьдесят сантиметров ширины. И бровку показывает, как разравнять. А у меня и сидеть уже мочи нету. «Почему не роешь?» «Да у меня нету мочи. Как я буду копать, когда от меня одна тень осталась». Ну тут, правда, начали понемногу лучше кормить. Три раза в день кормили, вот и начали работать. А тут и приказ Сталина был дан: кормить солдат по-суворовски. Америка дала продукты, буханка семьсотграммовая на шестерых, а потом дошло и каждому булку горячего пшеничного и ржаного ещё. Да где на такую-то силу наберешься помощи! Потом и булки уже стали давать, булки были трехкилограммные. Ещё овес давали, сидишь, ковыряешь, а что там в нем? Шелуха.
Но вот выдали нам обмундирование, одели нас, приняли присягу. Теперь мы уже натуральные солдаты, раз присягу приняли. А тут нашей роте приказ: «Разведку боем провести». Вышли мы на исходную. А немец, курва, окопался, ни днем, ни ночью не подойти: днем видно, а ночью ракеты кидает. Ага, «языка» взять надо. Приходят два сапера в помощь, мины искать, проволоку порезать. А нас два метровых было, значит малого роста. Ну, вам не пригинаться, идите. Проволоку как мы резали? Я её в глаза не видал. Дали ножницы, показали, как её резать. Подошли мы, поглядели, да и назад. До неё 150 метров, а он тебя на триста кругом видит.
Пришли в окопы, глядь, ракеты кидают наши – наступать. Сколько дорог прорезали, спрашивают сержанта. Тут и командир полка появился, и всякие помощники с ним – из-за Дона пришли. «А вы тут зачем?» – командир спрашивает. «Да мы ходили проволоку резать». «Во-во-во, нам таких надо. Сколько прорезали?» «Семь дорог». А один сзади стоит и матом на нас – не врите, мол. Мы ему: «Пойди, погляди!» (Смеется.) Нечего делать, пошел глядеть.
Ну, поглядели. Мы пришли в окопы. А немцы сидят, как вот я сейчас сижу. И по-русски нам: «Эй, рус! Мы в плен идем».
Автоматы за спину, цыгарку в зубы и к нам. А один хотел медаль заработать, назад на проволоку погнал и всех побил.
Пошли мы, значит, за «языком». Немцы за проволокой сидят. «Ну что, - говорю, - Андрей (другого Андреем звали), побьют нас немцы?» Метров на двадцать до проволоки доходим; немец не бьет. Потом как шмурганут зажигательными. Попадали мы, а сам думаю: из двух один кто-нибудь все равно должен прийти. Но оба пришли, у одного рукав в крови, на другом тоже кровь. Тут нам «сержанта» присвоили, все одно как генерала, и медаль «За отвагу» обоим дали. Надо бы награду больше дать, но, посчитали, немецким духом напитаны (смеётся). Такая политика была. Да если бы немецким духом, я бы ушел туда, ты меня только и видал.
Да, немало мы помучились... А когда танки пошли, я был в первом эшелоне дивизии. Долго готовились. Там если бы наши вперед подняли артподготовку – на час, на полчаса – и все ломается. В другой наша артиллерия как начнет лупить час, полтора, два на всю глотку, так что не слыхать друг друга, потом день дураком ходишь. А здесь пошли танки, как гуси из речки вылезли, а наши «шлеп-шлеп» по ним, и ни «катюш», ни «ванюш» – ничего! Танки когда по нас прошли, тогда только начали их щелкать. Да где ж их всех перебьешь, если их до трех тысяч было. Тут танки прорвали оборону и пошли. А за ними немцы, самые злые, не боятся ни воды, ни огня – ничего. Я тут за пулемет, «максимка» у меня был, подпустил ближе и давай поливать! Как не иди, а тут пулемет трещит, туда-сюда падают. Начали перебежками, а сзаду хорошо видать, только так щелкаешь.
В общем, недели две в обороне простояли и команда: «Вперед!». Как ни упирался немец, сломали ему хребет. И пошел, и пошел отступать. До Днепра дошел и здесь опять уперся. А наши начальники тоже без ума, насобирали лодок Днепр форсировать, пошли наши лодки, а их всех и накрыло. А когда Днепр уже замерзать начал, тут мы и форсировали. Шуганули немцев, заняли их окопы. И техника наша хорошо поработала. Километров на 60 вперед ушли, по восемь контратак за день отбивали. Все кругом горело, но потопить нас в Днепре не удалось.
Трудно было и в Карпатах. Мы на него с криком «Ура!», а он по нас из-под каждой сосны лупит, не знаешь, куда деваться. Карпатский перевал трудно достался. Бомбили немцы фугасными бомбами, а тут ещё камни с гор на головы летят. Поистрепали людей хорошо. Но перешли перевал, а когда до Праги километров 17 оставалось, меня тяжело ранило. Помню, это 27 марта 1945 года случилось, повезли меня в госпиталь в Польшу. Но война на этом для меня не закончилась, ещё и Японскую прихватил. Как-то подсчитал и вышло, что 33 месяца на войне отползал. В пехоте наград не получишь, или тебя убьют, или ранят. А под Прагой орден Славы III степени я заработал. У иных орденов и медалей столько, что груди не хватает. А пехота, она всегда под открытым небом. И холод, и грязь, и дождь – все её. И ничего, не замерзаешь и не простуживаешься. А дома выйдешь из тепла до ветру и уже чихаешь. На войне этого не было.
Дорога моя военная была длинная, всего насмотрелся. Как только сердце выдерживает, сколько пережито! Но скажу: не умеют наши воевать. Правда, встречались командиры что надо. Был у нас Митнев, воронежский сам. Как он за людей болел, даже плакал, когда солдат убивало. Под пули без разбору не гнал, берег каждого человека. А другой – мать-перемать, вперед и все тут.
И теперь воевать не умеют. Внук вот в Чечне был, так говорит: «Дедушка, многие командиры как бараны были». Да оно и по результатам видно: ни за что тысячи ребят поугробили. Да хоть и Кузькино наше взять. Со мной на фронт 13 человек ушло, а вернулось шесть. Брат Егор тоже воевал, в Белоруссии был ранен разрывной пулей в спину, а вышла в животе. Всяко на войне было. И когда меня спрашивают: «Иван, как ты живым остался?» – я отвечаю: «Не знаю. Значит, повезло».
Здесь помещена лишь небольшая часть воспоминаний наших земляков, участников Великой Отечественной войны. Пройдя тяжелыми фронтовыми дорогами, они вернулись на родину, поднимали народное хозяйство, разрушенное войной, возрождали новую, мирную жизнь на родной земле.
Но не всем было суждено выжить в огне войны. Многие кузькинцы полегли на полях сражений. Их имена навеки вписаны в Книгу памяти. Мы помним и о них.